«Немцы пришли!», или как жители города рассказывают об оккупации Минеральных Вод
Пять месяцев беды. Так оценивали минераловодцы жизнь во время оккупации. 10 августа 1942 года –чёрная дата в летописи нашего города периода Великой Отечественной войны. В этот день фашист занял Минеральные Воды. Любимый город стал чужим от непонятных немецких вывесок, указателей, крикливой, обрывистой речи солдат и офицеров в грязно-зеленых мундирах с фашистской свастикой. А ещё непрошенным гостям не нравились хмурые лица местного населения… Эти и другие воспоминания минераловодцев хранятся в архиве «Музея история школы» лицея № 104. Среди них –Веры Суриной и Лидии Марченко (Лойко).
После экзамена – война
Вера Сурина (1 ряд, вторая слева). Фото 1940 года.
Вот что написала Заслуженный учитель Вера Петровна Сурина в своих мемуарах, воскрешая в памяти события, о которых никогда не забыть. «…В то время наша семья жила в Комсомольских домах (по ул. Интернациональной). Я оканчивала первый курс пединститута в Пятигорске. С октября 1941 года по март 1942 года мы рыли окопы, занятия в институте продолжались с марта по июнь. В начале июля нас направили в станицу Суворовскую, убирать хлеб. Нас было 15 человек – студенты 3 курса и молодой преподаватель. Работали и жили в степи. 7 августа колхозники сообщили: «Уходите, немцы близко». В этот же день пешком пришли в Ессентуки. В городе царила суматоха. Благо, поезда еще ходили, и удалось добраться до Пятигорска. В институте нас встретила управляющая делами: «У меня же ваши документы, где вы пропадаете?» Мы забрали бумаги, сели в электричку, но доехали только до станции Машук. Вышли и пошли пешком в Минводы. А навстречу ехали повозки с беженцами.
Вернулась домой, а квартира заперта. От соседей узнала, что родню эвакуировали. Пошла к своей тете Наде, она жила у реки Кумы. Подхожу к дому и вижу: мама стоит у ворот и плачет. Всю ночь слышались взрывы, они продолжались до восьми утра. В 9 часов установилась мертвая тишина. Вдруг забегает к нам во двор сосед и кричит: «Петр Николаевич, немцы пришли!» Тут у меня началась страшная истерика. Казалось, что мир рухнул. На календаре – 10 августа 1942 года».
Лида, ложись!
Свои воспоминания о той страшной поре оставила потомкам Лидия Афанасьевна Марченко (Лойко). «…Это было в 1941 году. Фронт был далеко от Минвод. Я со своими сверстниками училась в школе № 11, ныне 111. Никто из нас даже не думал о войне, о том, что она придет и в наш город. Но однажды во время урока раздался страшный гул. Здание будто качнуло, ученики быстро вскочили из-за парт и бросились к окнам. Мы не понимали, что происходит. Нас, мальчишек и девчонок, вывели в зал, директор школы сообщил: «Ребята, фронт еще далеко, но коварный враг добрался и до нас». Это была первая бомбежка Минвод. Фронт начал приближаться к Кавказу.
Однажды отец пришел с работы и сказал, что начальство паровозного депо собирается эвакуироваться, и рабочим предложили покинуть город. Но ехать нам было некуда и не с чем. Моя семья, как и многие другие, продолжала верить, что немцы не дойдут. Рано утром мы с отцом пошли за хлебом, но почему-то все магазины были закрыты. Тогда мы отправились на хлебозавод, но и здесь его не продавали. Неожиданно мы услышали страшный рев самолетов. Звук был не как у наших самолетов. На небе появилось семь бомбардировщиков с черной фашистской свастикой. Я испугалась и побежала. Отец вслед кричал: "Лида, ложись!" Но бомбежки не было. Самолеты развернулись и взяли курс на Ставрополь. Папа сказал: «Война пришла и к нам». Мы быстро повернули домой. Когда дошли до улицы Карла Маркса, раздались орудийные выстрелы. Люди бежали со стороны рынка, кричали: «Немцы десант высадили». Но это был не десант. Это началась оккупация города. Это было памятное 10 августа 1942 года. Стрельба продолжалась всю ночь. Наутро все стихло. Воды не было, и мы пошли искать её. По улице ехала подвода, на ней сидели люди. Один спросил прохожего: «Где дорога на Пятигорск?» Мужчина показал в сторону Змейки. Тот на ломаном русском языке поблагодарил в ответ. «Немцы», - решили мы и побежали домой. Едва закрыли за собой калитку и спрятались в саду, раздался сильный стук в ворота. Били прикладом. Мы посмотрели друг на друга, решая, кому идти открывать. А по ту сторону ворот стояли немцы. Было страшно поднять на них глаза: лица у них были черные и запыленные. Они, наставив на нас автомат и указывая на чердак, спрашивали: «Русские солдаты и партизаны есть?» Мы ответили - «нет», и непрошеные гости ушли.
Всё время мы жили в страхе, боясь снова повстречать их. Ждать долго не пришлось. На нашу улицу въехала целая автоколонна, свои машины они ставили в наших дворах. У нас квартировало двое немцев. Один из них – хмурый, молчаливый, часто играл на губной гармошке. Другой, по его словам, фабрикант, частенько показывал фотографию своей семьи: красивая жена и двое детей. Он знал русский язык и говорил, что не хочет воевать, что их принудили. Оба снабжали свой отряд провизией. Часто уезжали в села и оттуда привозили мясо, яйца, молоко. Как-то во время дождя фабрикант зашел к нам в комнату (до этого он боялся заходить и спал в машине) и протянул мне плитку шоколада. Я протяжно произнесла, сделав сильное ударение: «Не хо – чу!». Фашист крикнул: «Смотришь на немецких солдат, как черная туча. Мало вам войны!». А потом распахнул окно и выбросил лакомство на улицу. Недолго они стояли у нас. Вскоре заявили, что едут на Моздок. В городе начались аресты. Население тяжело переживало смерть десяти тысяч ни в чем не повинных людей, которых в сентябре 1942 года вывезли к стекольному заводу, уничтожали в душегубках или расстреливали.
Когда Красная Армия в январе 1943-го освободила Минводы от немецких захватчиков, в нашей школе разместили раненых солдат. К населению обратились за помощью. Я пошла добровольцем. В классе на полу лежали раненые. Их было так много, что с трудом удавалось проходить между ними. Санитарка Юля не успевала оказывать помощь. А раненые стонали и просили: "Сестричка, подойди ко мне". Многие были либо вовсе без ног, либо с обмороженными конечностями. Молодой моряк так вообще лишился обеих рук. Однажды он попросил, чтобы я подержала ему папиросу. Мне было почему-то неловко выполнить эту просьбу. Мы тогда были скромными и застенчивыми. И все же, переборов смущение, я держала папиросу до тех пор, пока он закончил курить».